Согласно религиозному мировоззрению бурят, кроме мира людей существует потусторонний мир. В соответствии с представлениями о разных видах души «область обитания» умерших – это земная поверхность, однако она не составляет нечто целостное. Потусторонняя область представлена миром предков и миром умерших с противоположной ориентацией на земле (юг – север). В мир умерших, как верили, уходит плохая душа человека, а к предкам – хорошая.
С появлением представлений о подземном мире стали считать, что к предкам отправляется душа человека, прожившего отведенный ему срок жизни на земле, а в мир умерших, владыка которого Эрлик-хан, попадают умершие неестественной смертью, т.е. признавалось наличие ламаизма, эта душа рассматривается уже в связи с добрыми или злыми поступками человека – душа грешника попадает к Эрлику.
В любом случае, несмотря на трансформацию представлений о жизни и смерти, о душе, в религиозном мировоззрении прослеживается наличие связей между людьми и потусторонним миром.
Смерть рассматривается как предел, до которого человек живет на земле. Однако существование его, как полагали, продолжается и после смерти, но уже в ином мире. Наступление смерти обозначалось различными терминами, остановимся на некоторых из них:
1) «заяанай газарта ошохо болоо» - «настала пора отправиться в предопределенное место», т.е. человек рождается на земле, чтобы прожить здесь только определенный срок;
2) «хэмтэ газарта хургэжэ абаашаха» - «проводить умершего до конечного пункта» (места погребения). Это выражение, вероятно, сохранилось от тех времен, когда существовал обычай предавать смерти старых людей. Данное явление было широко распространено. Например, у народов древнего мира наиболее распространенной гранью жизни и смерти было 60 лет; у кавказцев признаком наступления старости считалась седина. Согласно записям Г.-Д. Нацова, у монголоязычных народов в древности удостаивались «почетной смерти» старики, дожившие до пятого поколения, увидевшие своих праправнуков. По данным этнографических материалов, в древности, когда старцу исполнялось 80 лет, устраивали праздничный пир по случаю его 80-летия (80 насны найр). Этот праздник, вероятно, был отголоском архаичного обычая – ритуального умерщвления старцев, доживших до определенного возраста. Что касается монголоязычных народов, судя по поговорке: «Прожив 60 лет – счастье исчерпал, прожив 80 лет – жизнь исчерпал» (60 хурэжэ жаргалаа дуудаб, 80 хурэжэ наhаа дуудаб)», - этот возраст, по всей вероятности, определялся 80-ю годами. Человек, которому исполнялся 81 год, никогда не называл своего настоящего возрасла, а говорил, что ему исполнилось 80 лет или 82 года, ибо существовало поверье: если человек умрет на 81-м году, то потомство его в будущем перестанет умножаться и в конце концов род его захиреет.
Наиболее предпочтительной, желанной считалась смерть в возрасте 80 лет. У монголоязычных народов было распространено пожелание дожить до 80 лет, умереть осенью (80 хурээсэй, намар ухээсэй). В доме, где находился 80-летний старец, постоянно жили в страхе, что он превратится в мангуса (разновидность злых духов), поэтому пока старцу не перевалило за 80, его уводили куда-нибудь подальше от жилья и говорили: «Насан болсон газар чинь» - «Вот место твоей старости». Возвращаясь домой, на дороге разводили огонь, перепрыгивали через него для ритуального очищения. Место, где оставили старца, снова посещали через девять дней. Если 80-летнего возраста достигал отец, к месту «вечности» (Мунхэ газар) его уводил сын, а свекровь вела невестка. Как гласит легенда, в одной семье старушка дожила до 80 лет. Невестка сказала ей: «В этом году наступает твое совершеннолетие», т.е. исполняется 80 лет (Нас чинь ТОО энэ жил гуйцэх). «В будущем году пойдет 81-й год, пришла пора смотреть полевые цветы, - ответила свекровь, - но ведь и тебя ожидает эта же участь». Невестка задумалась над этими словами и решила поступить вопреки старинным обычаям. С тех пор постепенно этот обычай начал забываться.
3) «наhандаа хуроо» - «достиг преклонного возраста», т.е. прожил предназначенный срок жизни;
4) «баавайдаа хариха» - «возвратиться к предкам» (к отцу);
5) «бусаа» - «вернулся» (к предкам);
6) «нютагжуулха» - «отправить на родину», т.е. похоронить умершего на родине, в земле предков.
Судя по названным выше терминам считалось, что человек живет на земле определенное время, которое ему было отведено заранее при его рождении, а затем отбывает в землю вечности, землю предков. Однако, исходя из слов «хариа», «бусаа», надо полагать, существовало мнение о возрождении предков, появлении их в мире людей в лице потомков, которые снова после смерти возвращаются туда.
Таким образом, представления бурят о загробной жизни отражает веру в своего рода бессмертие. Смерть в обычном смысле не признавалась; ее считали переходом человека из одного мира в другой, где жизнь или существование было вечным. Согласно этим представлениям, смерть бывает естественной, когда наступает конец срока земной жизни, и смерть бывает преждевременной, когда в результате каких-то причин на человека воздействуют внешние силы (божества, духи) и он лишается жизненной силы, т.е. умирает. В таком случае, как полагали, души-тени умерших не уходят к предкам, ибо они не изведали полностью жизнь на «солнечной земле», а превратились в злых духов, остаются в улусе, бродят около дома и наносят вред живым, и так в течение трех лет.
Ритуалы погребения умерших естественной смертью и преждевременно погибших, особенно самоубийц, несколько отличаются друг от друга. Умерших естественной смертью хоронили в гробу (хуурсаг) или без него. В Аге покойного хоронили между камней, обложив каменными плитами, или сооружали над ним ураса (чем) из тонких жердей, который сверху покрывали войлоком. В Окинском районе умерших чаще сжигали. Все разновидности погребения отличает одна характерная черта – они были наземные. В прошлом хоронить в земле не полагалось, так как «это страшное и жестокое наказание, потому что душа умершего вечно должна находится под землей и не выходить на землю». Подземное погребение осуществлялось по отношению к определенным лицам, особенно к шаманам, которые якобы съедали души людей. Их хоронили в земле, причем лицом вниз, чтобы они не могли «выйти» на землю. Самоубийц хоронили темной ночью в таком месте, куда не доходит сияние солнца (нара узэхгуй газарта), например, в дупле свалившегося мертвого дерева.
К месту погребения покойного везли верхом на лошади хойлго или на двух длинных палках, соединенных миткалем – нагшуурга, санях, телеге. Конь хойлго, как считали, должен быть у каждого человека, потому что хойлго – это «эхэ эсэгын хуби» - «доля, предназначение, завещание родителей», т.е. этот конь уже заранее предназначен человеку, чтобы на нем можно было вернуться к предкам. Лошадь хойлго резали на месте захоронения умершего. Шкуру вешали рядом на месте. Так как этот конь, как полагали, сопровождает умершего в потусторонний мир, то лучше, чтобы он был белой масти. Сияние, исходящее от белой лошади якобы освещает дорогу умершему. У якутов хайлыга, хойлуга – «скотина, убиваемая после смерти человека на его похороны». Т.А. Бертагаев происхождение слова «хойлго» возводит к корню «хой» из слова «хойто» - север, так как буряты хоронят мертвецов на северной стороне, т.е. хойлго – это «лошадь, направляемая на север».
Покойного хоронили в его лучшей одежде с поясом и в шапке. Пуговицы с одежды убирали, и ее наглухо зашивали. В карман клали монету – сэл мэнгэ (у окинских бурят), хотя металлические вещи, украшения обычно снимали с умершего, полагая, что в том мире покойному будет тяжело носить на себе железо. Драгоценности, по некоторым сведениям, оставляли у изголовья умершего в отдельной коробочке. Чтобы не было ничего железного при покойном (тумэр оруулахгуй гэжэ), гроб забивали деревянными гвоздями (предварительно просверлив отверстия). Этот запрет, возможно, сохранялся как дань обычаю древности, когда умерших оставляли в юрте, в урасе, хоронили в колодах или срубах, в общем обходились без гвоздей.
Губы и руки покойного смазывали маслом, полагая, что совершение данного ритуала принесет ему в том мире богатство и у него всегда будет много скота.
Если умирала беременная женщина, то в гроб клали также пеленки для ребенка, который якобы должен родиться уже на том свете. Увозили ее на жеребой кобылице, считая, что женщина разрешится от бремени, как только ожеребится кобыла.
Гроб заполняли можжевельником, богородской травой, чтобы не оставалось свободного пространства. Иначе умерший якобы возьмет с собой еще кого-нибудь. Кроме того, назначение благовонных трав заключалось в ритуальном очищении покойного.
Выносили умершего ногами вперед, чтобы он «не возвратился» обратно домой. Говорили: «Кто вышел из дома, наклонивши голову, тот вернется обратно» (Тонгойжо гарhан хун эрьежэ ерэхэ). Как известно, в юртах, шалашах, чумах двери были с низкой притолокой, поэтому, чтобы войти или выйти из жилища, приходилось сгибаться, наклонять голову, выходить головой вперед, т.е. живой человек выходил из дома головой вперед, поэтому умершего выносили ногами вперед.
Во дворе кто-нибудь из близких родственников (некоторые считали, что это должна быть обязательно женщина) с чашей молока обходит три раза по солнцу вокруг гроба с покойным. Саган эдеэгээр хуруйлаха – обряд призывания «белой» пищей совершался обязательно, чтобы «оставить благодать, счастье родителей» (эхэ эсэгын хэшэг орхихо тогтоохо). Говорили, что умерший становится чужим, поэтому может унести с собой «счастье» дома. Отметим, что этот же обряд совершали, когда дочь, выйдя замуж, уезжала из дома, уходила в чужой род, она тоже считалась уже чужой.
Прибыв на место погребения, совершали обряд «очищения» или «покупки» земли. Участок земли, где должны были оставить умершего, покрывали белым войлоком, вокруг которого проводили рогом антилопы оронго или клыком кабана, очерчивая границу. Если случалось так, что на месте погребения мочилась лошадь, покойного оставляли именно на этом участке земли, как уже «очищенном», не используя даже рога антилопы. Обряд «испрашивания земли» отправлялся стариками. Совершение его было необходимо, как полагали, для спокойствия не только умершего, но и живых. Если же не получить «разрешения на землю» у духов-хозяев земли, считалось, что они «не пропишут» умершего, «бездомным», он будет постоянно навещать своих живых родичей и жаловаться на свою несчастную долю.
Нужно полагать, что «получение» разрешения на землю или «покупка» участка земли сопровождалось принесением в жертву животных. Согласно некоторым данным, некоторые кладбища были приобретены в прошлом за определенное количество животных. Так, за территорию кладбища «Известковая долина» было принесено в жертву 81 животное (фактически они были переданы дацану), поэтому данное место считается уже освященным, т.е. свободным от духов, пригодным для погребения. Вообще умерших предпочитали хоронить на возвышенных, солнечных, сухих местах.
Рядом с покойным оставляли седло, конскую сбрую и другие вещи, якобы необходимые ему для существования в потустороннем мире. Верили, что «после смерти жить станут в ином мире, будут умножать свои стада, есть, пить и делать другое, что делают люди, живущие в этом мире». «Ни одна вдова не выходит замуж, - писал В. Рубрук о средневековых монголах, - потому что, согласно их вере, все, кто служил им в этой жизни, будет служить и в будущей. Вдова всегда вернется после смерти к первому мужу».
В загробном мире «действуют» те же родственные, те же социальные отношения, что и в мире людей, причем, согласно некоторым данным, связь живых людей с миром предков существует постоянно. Нет резкой грани между этими мирами. «Встреча» живых и умерших происходит во время торжественных событий: свадьбы, похорон. Погребение умерших в древности, вероятно, представляло собой похоронное празднество. У древних тюрков-тугю «в этот день и мужчины и женщины собираются на кладбище в нарядных платьях». Гулянье по поводу прощания с умершим символизировало встречу живых и умерших сородичей. «Встреча» знаменовалась совместной трапезой, общим весельем. Люди становились в круг и играли ехор (водили хоровод). И как верили, за их спинами незримые духи хубхай, бохолдои тоже танцуют, только они никогда не образуют сплошной круг, их хоровод составляют два полукруга, потому что в том мире нет солнца. От тех времен, когда погребальным обрядам был присущ «развлекательный» характер, сохранилось название кладбища «Наадани хада» - «Гора игрищ, развлечений».
Трудно сказать, когда, в какой период перестали справлять тризну по умершему. В одной из легенд это объясняется так: «У одного богатого человека умерла очень молодая дочь. Родители были весьма опечалены и сильно горевали. В то время существовал обычай ломать сани и телегу, на которой привозили умершего. Лошадь также убивали на кладбище. Разводили большой костер, варили мясо, пили архи и прыгали вокруг костра, выкрикивая: «Яхоор, яхоор!». Потом люди, опечаленные смертью молодой девушки, будто бы подумали: «Зачем делать наадан (игра, веселье, вечеринка), когда умирают люди, не лучше ли устраивать праздник, наадан, выдавая дочерей замуж?. С тех пор наадан не проводят при похоронах, но зато перед свадьбой делают «басагани наадан» - «праздник девушки». Наадан, устраиваемый во время свадьбы, проходил под открытым небом, причем с наступлением сумерек. Молодежь всю ночь веселилась, водила хоровод вокруг костра. Содержание и функция наадана не изменились. Во время свадебного пиршества наряду с живыми «пили, ели, веселились» умершие предки (хубхай толгой). Считалось, что умершие, «превратившись», т.е. воплотившись в череп, продолжают общаться с живыми сородичами. Об этом свидетельствует и выражение «хуримда хубхай толгой мухаряа» - «на свадьбе обглоданный череп валяется». Хубхай толгой, габала толгой – череп, но, как отмечалось выше, после смерти человека именно он считался вместилищем сулдэ, символом гения-хранителя, предка, способного оказывать воздействие на живых. Недаром существовала поговорка «габала толгой эрдэни болоод ябана» - «череп бродит, превратившись в эрдэни». Таким образом, назначение наадана, проводимого в древности во время похорон, и наадана свадебного сводилось к «установлению» связей между предками и потомками и было связано с представлениями о стимуляции плодородия.
Как говорится в «Сокровенном сказании», каждой весной живые встречались с предками, духами предков. Поэтому Оэлун была разгневана тем, что после смерти Чингисхана ее не позвали на обряд «жертвоприношения предкам и на тризну с мясом и вином», и она не смогла приобщиться к ихэсын хэшэг – «благодати предков». Земля предков, куда ездили на моление родичи Чингисхана, возможно, была их родиной, тоонто газар – место рождения (ибо ихэс означает также «послед, плацента») или это было кладбище предков. По сведениям Х. Пэрхээ, с древних времен до начал XII в. монголы имели обычай хоронить предводителей рода в одном месте – ихсийн газар. С XIII в. в таких местах стали хоронить монгольских ханов и их родственников. Эти погребения под названием «их кориг» (неприкосновенные) охранялись специальными людьми.
Обряд поминовения усопших «ихсийн газарт» Л.Л. Викторова рассматривает как «встречу» живых со своими предками, которая завершалась различными состязаниями и пиршеством. Со временем культ предков слился с вошедшими в практику ламаизма культом обо. Большинство обо расположено возле древних или более поздних погребальных комплексов. Погребенные на горе владельцы хошунов и аймаков почитались уже как эзэны – «духи-хозяева местности», хотя обряд оставался неизменным. Моление на обо, так же как поминовение усопших предков, начиналось торжественным обрядом – призыванием предков и духов-хозяев местности для участия в развлечениях и пиршестве. И так же, как во времена поминовения усопших, на обо пили кумыс, ели мясо, «присматривали невест и женихов», т.е. отзвуки древних погребальных оргий сохранялись и в ламаистском обряде обо, заменившем древний обряд почитания предков.
Отдельные примеры параллелизма, наблюдающиеся в свадебном и похоронном обрядах. Указывают на семантическую общность свадьбы и похорон – критических, переломных моментов жизненного цикла человека. Сущность свадебного ритуала заключается в проводах. Переходе члена рода в чужой род (жениха или невесты), вследствие чего он становится чужеродцем. Похороны – это те же проводы, уход члена рода в чужой, иной мир. В связи с эти вспомним приведенный ранее пример о старце, которому исполнилось 80 лет – предел жизни человека в этом мире, после чего он должен якобы превратиться в мангуса – в существо враждебное, иноплеменника.
Переход в чужой род сопровождался изменением прически, одежды. Для свадьбы шили специальный наряд, который становился затем праздничным, его надевали только по случаю больших торжеств и берегли для похорон. Для последнего торжества в этой жизни – похоронной тризны – умершего обряжали в праздничное, свадебное одеяние. Специальной погребальной одежды у бурят не было, хотя сохранилось выражение «нарhанай хубсаhан» (дословно «сосновая одежда»), которая, вероятно, указывает на способ погребения («в сосне» или «под сосной»). Как связующее звено между свадьбой и похоронами можно рассматривать и дарение в качестве приданого сундуков выходящей замуж девушке. В них она увозила и держала свои пожитки, а впоследствии в одном из них хоронили ее, а в другом – ее мужа.
«Смерть совпадала с зачатием, похороны – брачной оргией, восстанавливающей жизненную силу коллектива и обеспечивающей ее возрождение». В прошлом на наадане, устраиваемом во время свадьбы, у бурят допускалась свобода половых отношений. В наадане «чувствуется древняя оргийность и торжественность», восходящая к отдаленным временам, когда похороны сопровождались погребальными оргиями.
Смерть, по доламаистским верованиям бурят, не представлялась желанной. Несмотря на существование представлений о вечной жизни в потустороннем мире, величайшим благом почитали жизнь на «солнечной земле» (наратай юртэмсэ). Полагали, что мир вечности, мир предков, находится на земле, а не под землей; это, видимо, определило обычай наземных погребений, причем ориентированных на север, отчего северная и промежуточная северо-восточная стороны считались неблагоприятными.
Север символизировал тьму, ночь, мир без солнца (нараугэй юртэмсэ); поэтому, по поверьям, северная сторона – самая худшая, опасная, насылающая смерть. Существовала примета, следуя которой нельзя было стрелять в сидящего с южной стороны и смотрящего на север зверька, потому что убитый зверь якобы может вызвать смерть с северной стороны. С севером соотносится и пребывание духов шаманских предков. Совершая им возлияние, кропили на север. Шкуры жертвенных животных также вешали головой на север, но, посвящаемые добрым духам, обращались на юг. Древние монголы на север кропили в память об умерших. Покойников хоронили головой на север или северо-восток. Однако Г. Гомбоев, исходя из анализа слов «урайгша» (юг, вперед, передний), «урайгшахи» (находящийся на юге; предок), заключает, что предкам поклонялись на юг. Вероятно, надо понимать, что умершим кропили на север, а предкам совершали жертвоприношение, обратившись лицом на юг – это объясняется представлением о наличии у человека разных видов души, ибо верили, что плохая душа становится духом покойника, который обитает в царстве умерших на северной стороне, а хорошая – после смерти человека становится духом-покровителем сородичей, родных. Хорощая душа – это сулдэ, она отличается тем, что являет собой дар, ниспосланный «свыше», и после смерти человека воплощается, видимо, в его черепе. Аналогии этому можно найти в представлениях китайцев и корейцев, у которых души предков «помещаются» в поминальные таблички и находятся в доме, оказывая благотворное влияние на животных.
Все сказанное приводит к заключению, что было бы правильнее отличать мир предков от мира умерших в соответствии с представлениями о разных душах. Действительно, в одном случае живые призывали умерших пророков, «общались» с ними во время исключительных событий. Однако существовало мнение, что умершие становятся чуждыми живым, враждебными, поэтому после погребения покойного предпринимали различные меры якобы для того, чтобы не допустить его возвращения к живым. Видимо при локализации мира умерших на севере, земля предков маркируется южной стороной, светлой, солнечной. По поверьям, в мире умерших нет солнца, поэтому умершие ведут ночной образ жизни. У якутов «мир умерших представляет жилище народа как тень, где полсолнца, пол-луны».
Бурятский этнографический материал указывает, что «душа-тень» после смерти человека превращается в духа-бохолдой и обитает в мире умерших. Между тем хорошая душа человека – заяа или сулдэ, как считали, остается в мире людей, воплотившись, например, в череп, или же уходит в мир предков.
Причем полагали, что покойный отправляется к предкам на лошади хойлго, которая в данном случае выступает в роли посредника между миром живых и потусторонним (назначение хойлго морин – доставлять умерших в мир предков), но в более поздних представлениях этим посредником, видимо, считали шамана.
Об этом можно судить по верованиям, например, северных алтайцев. Одна из записей, сделанных В. Радловым (на которую ссылается в своем труде М. Элиаде), рассказывает о проводах шаманом души умершей женщины в царство Эрлика: душа умершей не соглашается уходить из мира живых, говорит, что не знает дорогу, боится расставаться со своими людьми. Наконец, она отправляется в потусторонний мир в сопровождении шамана. Однако там отказываются принять «новенькую». С большим трудом шаману путем просьб и жертвоприношений удается уговорить принять ее. Считалось, что умерший не отправляется сразу в потусторонний мир, а в течение 49 дней бродит недалеко от дома. Первые три дня заходит в дом, следующие четыре ходит по двору, затем – от места захоронения к дому и обратно и только по истечении 49 дней попадает по назначению. Полагали, что первые три дня умерший обязательно должен находится дома, так как он еще не умер полностью. Хотя, судя по таким выражениям, как «амин гараа» (вышло дыхание), «амиа табиа» - (выпустил дыхание), «амин таhараа» (оборвалось дыхание), верили, что смерть наступает с прекращением, исчезновением дыхания. Вероятно, окончательная смерть связывалась с теплом-дыханием, присущим живому человеку.
Появление представлений о подземном мире вызвало корректировку прежних воззрений на мир умерших и предков. По сообщению Б.Э. Петри, умершие естественной смертью уходят к предкам, а те, у которых души были похищены посланцами Эрлик-хана (т.е. умерли раньше положенного срока), попадают к Эрлик-хану. У алтайцев также считалось, что души хороших людей после смерти живут на земле, а души плохих – отправляются к Эрлику и становятся его алчи.
Представления об Эрлике очень противоречивы. У бурят-ламаистов Эрлик номын-хан – властитель ада, судья, решающий будущее умершего в соответствии с количеством добродетелей и грехов, сотворенных человеком в «этой жизни». В шаманизме Эрлик-хан – глава или один из восточных злых хатов, обрывающий нить жизни человека на земле. Похищая души людей, он вызывает у них болезнь, а затем смерть. Ему посвящают умилостивительное жертвоприношение, чтобы он соизволил освободить похищенную душу. Эрлик может «отпускать» душу, но не боле чем на девять лет.
Эрлик у бурят носит титул «хан», но никогда его не называют «тэнгри». А хаты (ханы) – это «сыновья тэнгриев», т.е. ниже рангом, чем тэнгрии. У бурят Эрлик-хан не известен в роли творца. Обращение к сравнительному материалу показывает, что алтайцы в молитвах часто называют Эрлика отцом и творцом души человека. Причем сыновья Эрлика, по их верованиям, являются покровителями каждого отдельного рода. В мифах алтайев о сотворении земли и человека участвуют Ульгень и Эрлик. В аналогичных по содержанию мифах бурят вместо Ульгеня фигурирует Бурхан багша (Будда), а вместо Эрлика в одном случае Майдари, а в другом – Араху шудхэр.
По преданию, темница Эрлика находится под землей, а сам он обитает во дворце, который расположен под водой. Жену его буряты именовали Эхэ Нуур хатан – госпожа Мать-озеро. У якутов дух Эрлик считается хозяином голубой беспредельности, но не небесной, а водной. Обращаясь к нему при освящении невода, они называли его «Дедушка мой Эрилик, господин куох dаliа (монг. коке dаliа – синее море). Вероятно, мир Эрлика первоначально был локализован в глубинах вод и только впоследствии царство его стало ассоциироваться с мрачным подземельем, и обязательным символом Эрлика стал черный цвет. Телеуты, обращаясь к нему, говорили: «Черноусый, чернобровый, румянолицый, на черном быке ездящий, черную змею употребляющий вместо плетки, имеющий бобровые одеяла, Эрлик-отец». У бурят существует представление, что посланцы Эрлик-хана – это черные существа, которые обычно ездят на черных лошадях и ловят души людей. В жертву Эрлику и его помощникам приносили лошадь или барана, но обязательно черной масти. Встречались примеры совершения жертвоприношения черным порозом в глухую черную ночь.
Нам представляется, что образ Эрлика у бурят не всегда был связан с подземным миром. Смена двоичного принципа деления мира трехчленным наряду с небесным и земным вызвала «появлении» водного мира, владыкой которого признавался Эрлик-хан.
По всей вероятности, Эрлик имеет тюркское происхождение, ибо в верованиях бурят Эрлик – это прежде всего царь ада и в этом отношении представляет божество ламаистского пантеона, о чем свидетельствует его название Эрлик: номын хан – «Эрлик – владыка учения».
Остановимся на своеобразиях верований, относящихся к смерти детей. Традиционно считали, что смерть ребенка вызывалась как воздействием злых духов, так и волей Заяши, которая забирала ребенка, если была недовольна плохим обращением с ним. Если ребенок умирал в раннем возрасте, его хоронили недалеко от дома, полагая, что он должен снова родиться у своих же родителей. Гроб с телом ребенка оставляли на расстоянии слышимости стука чайной ступы и в землю не закапывали. В гроб на тело умершего сыпали зерно. Обычай погребения детей рядом с домом был очень устойчивым и ушел в прошлое совсем недавно, в 1930-е годы.
Чтобы обеспечить наверняка рождение ребенка в своей семье, родители старались не ссориться, не браниться, не создавать в доме шум, излишнее веселье, опасаясь вспугнуть «душу», ибо верили, что она крутится возле подола матери, но боится шума, яркого света. Она то и дело очищала свое тело от возможной скверны окуриванием можжевельником или омовением аршаном. Верили, что при несоблюдении этих правил ее ребенок рождался у других женщин или же «души» ранее умерших детей, бродившие около своего дома и не нашедшие нового воплощения на земле, становились ада, или сэрээ, т.е. злыми духами, вызывающими смерть других детей. Предположение о том, что ада являлись духами прежде умерших детей, подтверждается легендой об изгнании шаманом ада из одной семьи, в которой постоянно умирали дети. С целью изгнания ада шаман якобы сам принял облик злого духа и увидел, что все 13 ада, поселившиеся в этом доме, сидят в кувшине и, наслаждаясь вкусной пищей, говорят: «Как хороши наши отец и мать!».
Таким образом, можно констатировать различное отношение у бурят к смерти детей, взрослых и стариков, достигших 80 лет, что отразилось в характере погребения умерших:
- детей хоронили недалеко от дома, ибо они, как считалось, не уходили в тот, иной мир, а получали новое воплощение в человеке, т.е. представления о смерти детей связывались с идеей реинкарнации;
- погребения взрослых совершались в соответствии с идеей продолжения жизни в потустороннем мире;
- характер «погребения» 80-летних старцев, заключавшийся в оставлении «живого мертвеца» где-нибудь далеко от жилья или в ритуальном умерщвлении старца, базировался на представлении о пределе жизни человека на земле (реальная основа которых определялась кочевническим или охотничьим образом жизни). Отзвуки данного представления продолжали сохраняться и после того, как обычаи, возникшие на их основе, были давно уже забыты. Так, например, считали, ели какой-нибудь дед или бабушка долго живет на земле, более 100 лет – это плохо скажется на потомстве, ибо старики живут «за счет счастья» своих потомков.
Далее представляется весьма существенным мнение Г.Н. Грачевой относительно термина «оставление умершего». Она пишет, что это выражение наиболее точно по сравнению с терминами «захоронение», «погребение», в которых чувствуется оттенок понятий «спрятать», «закапывать в землю». Если говорить относительно погребений у бурят в прошлом, термин «оставление умершего» также будет более точным. Назовем различные виды «оставления умерших» у бурят далеко от жилья в степи, в лесу под деревом; на горе между каменными плитами или под сооружением типа урасы; в той же юрте, где человек жил и умер (остальные откочевывают). В качестве реликта старинных обычаев оставления в юрте сохранилось слово «хоймор». Хоймор – это северная сторона напротив входа в юрту, почетная сторона в юрте. Мы уже отмечали, что северная сторона считалась самой плохой, насылающей смерть. В то же время она была и почетная, как у восточных бурят, располагавших на этой стороне семейную святыню-божницу, так и у западных, онгоны которых висели в западной части юрты. Эта противоречивость, вероятно, возникла в силу обычая оставлять умершего в северной части юрты. Ведь по аналогии со словом «хойлго» можно сказать, что словом «хоймор», где тот же корень «хой» - «север», маркируется мир умерших, место оставления умершего. Сохранилось немало указаний, что умершего оставляли в почетной стороне юрты – хоймор талада. По некоторым данным, в почетной стороне (хойморто) закапывали послед ребенка. Свидетельством оставления умершего в северной стороне юрты может быть поговорка:«шубуунай муу – нуурай хажууда улдэхэ, хунэй муу - хоймор талада улдэхэ» - «худшая из птиц остается у озера, худший из людей остается в хойморе» (здесь «худший» значит непригодный, ненужный, слабый, хилых, доживающий последние дни).
В связи с обычаем «оставления умершего» возникает вопрос: были ли кладбища у предков бурят? Вероятно, нет. Существовали только заповедные места – места погребений старейшин рода, вождей, которые в общем-то представляли собой священные культовые места, где совершались моления в честь предков.
С внедрением ламаизма похоронно-поминальный цикл приобретает ламаистский характер. Однако шаманов продолжали хоронить по-традиционному. На основе этнографических данных о шаманских погребениях, безусловно представляющих реликты более архаичных типов захоронений, можно заключить, что у бурят встречались разные типы погребений: наземное, воздушное и путем сожжения. Термин «яhа бариха» - «поднять кости» указывает, что бурятам было известно вторичное захоронение – погребение через определенное время костей или праха умершего.
Изложенный выше материал показывает, какое большое внимание уделялось погребению умершего. Иначе нельзя было в соответствии с верой в существование неразрывной связи между живыми и миром умершего. Мир предков, который мы выделяем особо, естественно относится в целом к миру умерших, только с ним связана идея возрождения, «воспроизводства» земных людей. Истоки представления о мире предков восходят к архаичным верованиям о «жизненном начале», о Солнце (мир предков – южная, солнечная сторона).
Отметим, что представления о загробном мире, как обители мертвых, состоящим из двух качественно неравноценных миров (один – из хороших людей, праведников, другой – для грешников), присущи верованиям многих народов.
Литература:
Галданова Г.Р. Доламаистские верования бурят. // Издательство «Наука». Сибирское отделение. Новосибирск, 1987. С. 74 - 88.
