Архаичное миропонимание бурят раскрывается в их отношении к животным и птицам. Эти отношения строились в соответствии с идеей общности мира людей и мира животных.
Согласно данной идее, медведь раньше был человеком, обладавшим колдовской силой, благодаря которой мог превращаться в медведя, когда уходил на охоту. С охоты он всегда возвращался с обильной добычей, что вызывало зависть его друга. Однажды друг сжег его одежду, и человек навсегда остался в облике медведя. Будучи медведем, он унес из селения женщину. От их брака пошли медвежата. Таким образом появились медведи.
Говорили, что у медведя печень такая же, как у человека. Существовал запрет есть медвежью печень, так как считали, у того, кто однажды попробует ее, возникает непреодолимое желание к потреблению человеческой печени.
Образ медведя обычно ассоциировался с образом человека, чему, может быть, способствовало сходство туши медведя, освобожденной от шкуры, с телом человека. Если охотник, находясь в тайге, видел во сне, что он убил человека – это было предвестием добычи медведя. Верили, что медведь понимает человеческую речь, поэтому избегали говорить о нем с пренебрежением, хвастливо; не сообщали вслух, что собираются его убить. Старались не называть его своим именем.
Буряты, судя по нашим сведениям, не считали медведя прародителем какого-либо рода. Однако в традиционных представлениях бурят о медведе существуют такие признаки тотемизма, как вера в превращение человека в животное. Сама добыча медведя сопровождалась особыми ритуальными действиями: чествование медведя, извинение перед ним, имитация горя, уподобление охотников воронам, «похороны» медведя. В таком особом отношении к убитому медведю проявляется идея запрета убивать его. Приписывание целебной и магической силы отдельным частям тела медведя, избегание называть его медведем, использование для этого иносказательных выражений, указывающих на родственные отношения, - все это как будто бы отражает первоначально тотемный характер культа медведя у бурят. Однако у них не сохранилось представления, что какой-то род или племя имеют происхождение от медведя, как например, у тофоларов, которые говорили: «Мы от медведя пошли». Обращение к сравнительному этнографическому материалу показывает, что сходные легенды о медведе, аналогичные ритуальные действия, запреты, обращения с извинением встречаются у большинства таежных охотников Сибири. Культ медведя был характерным для обитателей всей таежно-тундровой и горно-таежной полосы Сибири. О существовании тотемических верований предков бурят позволяют говорить родоплеменные названия и предания о происхождении того или иного рода от какого-либо животного, птицы. Наиболее ясно тотемические представления выражены в легендах о происхождении бурятских родов от волка, орла, лебедя.
Различные варианты легенды о прародительнице Лебеди широко известны у бурят. Например, баргузинские галзуты рассказывают, что одна из девяти небесных дев лебедей становится женой Хориодоя. У них появляются дети. Когда они подросли, жена-лебедь сказала: «Человек Неба должен жить на небе, человек Земли – на земле», - и, превратившись в лебедя, вылетела через дымник юрты. Но в какое-то мгновение муж успел дотронуться до ее лапок, поэтому оскверненная прикосновением человека Земли, лебедь не смогла вернуться на небо. Так и осталась птицей. С тех пор, пролетая над человеком, лебедь обязательно кричит «мэндээ», как бы приветствуя, спрашивая «здоровы ли вы?». И люди, увидев лебедей, тоже должны были крикнуть в ответ «мэндээ». Считали, что лебеди разговаривают так же, как люди, поэтому говорили: «Саган шубуун yгэлэлдэжэ уригшаа явба» - «Лебеди, переговариваясь (перекликаясь), отправились на юг».
Осенью, когда птицы улетали в теплые края, люди выходили с чашей молока и кропили молоком вслед птичьим стаям, желали им счастливой дороги, и просили оставить хэшэг – «благодать, счастье», чтобы счастливо жить до будущей весны, до возвращения птиц. А весной их встречали также молочной пищей (урмэ, хурууд бариад). При кроплении молоком баргузинские галзуты говорили: «Хун шубуун гарбалнай, хори - монгол удхамнай, хуhан модон – сэргэмнэй» - «Происхождение наше от птицы лебедь, род наш – хори-монгол, коновязь наша – береза».
Буряты считали большим преступлением убивать лебедя, есть их мясо.
Родовые подразделения шоно (волк) встречаются как у монголов, так и бурят – эхиритов, булагатов и окинских. Столь же популярны у бурят и монголов легенды о мальчике, вскормленном волчицей, которая стала прародительницей бурят шоно. Считалось, что люди рода шоно обладали способностью излечивать животных, пострадавших от нападения волка. Поэтому туда, где находилось раненное волком животное, приглашали человека из рода шоно. Он брал в руки ружье, стрелял в воздух и при этом произносил: «Я ведь потомок Шалы мэргэна – сына волчицы, небесная собака, возьми обратно свои слюни».
Сакральность образа волка раскрывается в легендах о небесном происхождении волка, запретах по отношению к нему, в табуировании названия волка. О нем предпочитали говорить иносказательно, например: худоогэй таабай, хангайн таабай, худоогэй убгэн – «лесной дедушка, таежный старик», хухэ нюдэн – «синие глаза» и т.д.
Широко распространенные бурятские легенды рассказывают, что белые волки – это небесные собаки, которые действуют только по указанию тэнгри. Когда они просят пищу у тэнгри, поднимают морды кверху и протяжно воют. Тэнгри указывают, где, у кого, какой масти животных и в каком количестве можно зарезать. Перед трапезой белые волки якобы совершали благодарственное моление, усаживаясь на задние лапы, в передних держали почки животных и благодарили тэнгри за пищу. Нападение белых волков на стадо считалось хорошей приметой, знаменующей умножение стада, обогащение. Поэтому запрещалось выражать неудовольствие по поводу зарезанной скотины, ибо это рассматривали как дар самому Небу и в ответ ожидали получение благодати от Неба. Нельзя было убивать волка, забежавшего во двор и зарезавшего скотину, иначе, как полагали, придется понести еще большие убытки.
Однако значительный урон, наносимый хищниками кочевому скотоводству, вероятно, послужил причиной появления представлений о белых, небесных волках и серых, обычных или лусудских. Белые волки считались священными, они, очевидно, сохранили тотемный характер. Серые, лусудские волки признавались имеющими иное, чуждое происхождение (лусуд турэлтэй), т.е. не были табуированы, поэтому не возобранялось вести борьбу с ними, причем использовались магические приемы, которые якобы могли вызвать бессилие или даже гибель волка. Так, например, с наступлением вечера завязывали правый рукав отцовской рубахи, приговаривая при этом: «Закрываем волчью пасть…». В большом котле варили топор – это означало «варим волчью голову», таким образом как бы обезвреживали хищников. Первоначальное почтительное отношение к волку как тотему в силу необходимости уступило место магическим и реальным способам борьбы с волком.
Тотемные черты присущи и культу орла у бурят. В легенде, записанной П.П. Баторовым, также говорится, что изначально орел был человеком. В птицу его превратил отец, который хотел узнать, действительно ли на юге появился проповедник новой религии. С этой целью он решил отправить туда своего сына. А так как путь был далек, он превратил его в орла. На обратном пути, возвращаясь на Ольхон, орел наелся падали, потому что был очень голоден и силы уже покидали его. Поев «нечистое», орел осквернился и не смог снова превратиться в человека. Будучи орлом, он произвел себе подобных «множество ольхонских белоголовых беркутов» (ойхони олон орой саган бургэд).
Культ орла, видимо, составляет очень древний пласт верований бурят, исторически связанных с Ольхоном, ибо чаще всего данный культ соотносится с этой территорией. Считали, что орел – сын хозяина острова Ольхон, который называется Хан Хото баабай – царственный отец Хото (хото – хотой, в якутском хотой – «орел», значит раньше самого хозяина Ольхона представляли в образе птицы).
П.П. Баторов отмечал, что у кудинских бурят культ орла был значительно развит. Они устраивали ежегодно тайлган ольхонскому эжину и считали, что орлов и волков насылает сам ольхонский эжин, требуя кровавой жертвы. Между тем аларские буряты не проявляли к орлу особого благоговейного отношения.
Орел, вероятно, был тотемом части хоринских бурят. В летописи В. Юмсунова говорится, что хоринцы когда-то жили по обоим берегам Байкала и на острове Ольхон. Но однажды орел похитил дочку богатого человека, после чего хоринцы откочевали, решив, что это произошло из-за гнева царственной птицы предка.
Имеются сведения, что хоринские, баргузинские и кудинские буряты ходили на моление к пещере Ольхонского утеса к хозяину ольхона – Хан Хото баабай. Здесь проявляется наложение уже разностадиальных верований. Почитание пещеры – чрева матери-земли перекрывается культом орла, птицы предка, но мотивация остается прежней, сюда приходили с просьбой наделить потомством. Аналогичное явление наблюдалось у якутов: бездетные женщины душу ребенка просили у орла.
Судя по некоторым данным, почитание белоголового орла было обусловлено не только тем, что он считался предком части бурят. Образ белоголовых орлов, вероятно, имеет отношение к солнечному культу. Как известно, у якутов почитание орла было связано с культом солнца и огня. Баргузинские буряты для совершения обряда моления огню приглашали особого служителя огня – шибэгшин или же человека из рода галзут. Интересно, что у якутов при болезнях, якобы вызванных гневом духов огня, высекателем огня, мог быть человек только из хоринского рода (Хоро – прародитель части якутов). Этот человек высекал огнивом огонь и при каждом ударе приговаривал: «Родоначальник хоринцев! Владетель огня, почтенный и важный!». Согласно другой версии, этот обряд мог совершать человек, предком которого был орел, то есть из рода, происходящего от орла. Баргузинские галзуты ведут свое происхождение от племени Хори. Таким образом, можно сказать, что люди из рода Хоро (у якутов) или племени Хори (у бурят) были как бы «жрецами» огня в силу их происхождения от орла, доставившего людям огонь от солнца.
Те группы бурят, которые почитали орла как своего прародителя, называли его Ехэ шубуун – «Величественная птица». Полагали, что орел понимает человеческую речь и за непочтительное отношение к нему жестоко мстит и что человек, убивший или ранивший орла у тех групп бурят, которые не считали его своим предком, объясняли тем, что орел «имеет духа-хозяина» (эзэтэй шубуун), но это уже позднее толкование запрета.
В отношении бурят к кабанам также прослеживаются довольно смутные представления о кабане как тотеме. Один из хоринских родов носит название бодонгут (бодон – дикий кабан, вепрь). По мнению Ц.Б. Цыдендамбаева, бодонгуты являются потомками киданей, у которых был развит тотемный культ кабана.
Закаменские буряты привешивали клыки кабана к ножнам и огниву, а также использовали в качестве хантарга – для выколачивания из трубки огня и сохранения его для прикуривания.
Когда выходили охотиться на кабана, вслух об этом не говорили, так как полагали, что земля – уши кабана (газар шэхэтэй). Клыком кабана очерчивали границу «выкупленной земли» при обряде газар гуйха (испрашивание земли) для погребения покойного. При постройке жилища участок земли под его основанием также «освящался» клыком кабана. Затем под дверью (под порогом) закапывали голову кабана.
Иногда голову кабана (вместо или наряду с конской, бараньей) подавали на свадьбе главному свату для совершения ритуала тоолэй хундэхэ (тоолэй – «сваренная голова», хундэхэ – «делать надрез»). Вместе с головой подносили жолоо – узкую ленту срезанного вдоль позвоночника сала, символизирующего уздечку. По обычаю главный сват делал на голове кабана шесть надрезов (гахайн тоолэй 6 хундэтэй). Когда он уезжал со свадьбы, эту голову крепко на крепко привязывали к его седлу или к торокам. По пути домой сват должен был суметь развязать веревки, чтобы голова выпала. Если же он привозил голову домой да еще употреблял ее в пищу, считали, что он непременно умрет.
Таким образом, закапывание головы кабана под порогом жилища и использование ее в качестве тоолэй (тоолэй – символический термин, которым обычно называют голову ритуальных баранов и лошади) на свадьбе позволяет соотнести культ кабана с культом предков, то есть с большей вероятностью предположить, что у предков отдельных групп бурят существовал древний тотемный культ кабана.
Вероятно, можно говорить о бытовании культа кабана у монгольских народов. Клыки кабана, челюсти, череп они использовали как оберег детей и как нечто священно-магическое, способствующее очищению земли. Голову, череп кабана вешали около стойла домашних животных для их благополучия.
Наряду с Борто чоно прародительницей монголов считалась Гоа Марал – Прекрасная Лань. Бытование тотемного культа оленя у бурят почти не выявляется по данным этнографического материала. Только сообщение о том, что хозяйка земли иногда называлась Буга хатан (буга – олень), мы находим в М.Н. Хангалова. Более распространено почитание оленя безотносительно к тому, самка это или самец. Верили, что олень, когда трубит – произносит юролы: «Тот, кто намеревается убить меня – пусть не доживет до старости, тот, кто приходит слушать меня – пусть обретет долголетие». И монголы и буряты знали обычай поклонения рогам оленя. Добыв животное, сначала отделяли голову с рогами. Ее вез домой, придерживая перед собой, один из охотников. Голову устанавливали на белой кошме около очага и совершали моление оленьим рогам (бугын эбэртэ муургэхэ). После этого каждый прикасался к голове оленя, чтобы получить благословение (адис абаха), ибо считали, что голова оленя – это эрдэни. Получение благословения – это, пожалуй, наиболее веский аргумент в пользу тотемного оленя. Вообще олень считался небесным животным (буумал ан).
Почитание оленя нашло отражение и в бытовом искусстве монгольских народов. В юрте (где проживала бурятская семья) в Монголии мы видели сундук, окрашенный в красный цвет. Сундук, изготовленный в традиционной манере, стоял на почетной стороне юрты. На нем в золотом круге был изображен красный олень с ветвистыми рогами. Такого оленя рисовали на бубнах шаманов. Красный цвет означал, что олень «живой».
Особое отношение и к соболю, поэтому его добыча сопровождалась особыми ритуалами, магическими действиями. Добыв соболя, размахивали им во все стороны, как бы призывая, чтобы «еще больше соболей «приходило». Называли его гостем. В балагане охотников соболя заворачивали в доху и «укладывали спать» (пока охотники занимались праздничной трапезой по случаю добычи соболя). Шкурку снимали с большими предосторожностями, чтобы ни один волосок не попал в огонь, иначе, как полагали, исчезнет охотничий фарт (ан унтуураха). Тушку соболя прятали в гнездо, сплетенное их сухой травы, и вешали на дерево. Предварительно подрезали жилы на лапках, кончик хвоста засовывали в нос и придавали тушке позу спящего соболя.
Из лесных зверей особого отношения удостоился и заяц. Вероятно, это было обусловлено солярным культом, ведь все белые животные считались символами солнца на земле. У киданей, у которых был значительно развит культ солнца, третьего числа третьей луны проводился праздник, называемый по-киданьски тао лихуа (в монгольских языках таолай – туулай – заяц). В этот день народ стрелял на скаку зайца, вырезанного из дерева, а девятого числа девятой луны ели заячью печень, смешанную с сырым оленьим языком. Этот праздник назывался «восхождение на высоту». Качинцы из рода бурут (пурут, буркут), почитавшие беркута как своего предка, имели женский родовой онгон зайца. Женщины из этого рода привозили с собой онгон зайца в род мужа, они не ели мясо зайца, не имели права прикасаться к нему и называть его зайцем.
У бурят онгоны зайца, шкурки зайца также являлись шаманскими атрибутами. Считали, что заяц может шаманить (боолэхэ). При камлании он якобы говорил: «Не думайте, что я мал – моя шкура годится для подошвы на один день, мое мясо достаточно для супа на один раз, я – дядя оленя (бугын авгайб). Что это значит, не ясно.
Из домашних животных более всего почитали лошадь. Отношение к ней как к самому дорогому другу являлось следствием огромной роли лошади в жизни кочевников-скотоводов и охотников. Истоки культа коня, возможно, связаны с солярным культом, ибо особо почитаемы были беломастные животные. Культ лошадей белой масти, широко распространенный у средневековых монголов, существовал уже у хунну, а отголоски его встречаются и поныне. При посвящении добрым божествам коня кропили молоком, приговаривая: «Зэли, зэли байха ундэр тэнгэри, эхын байха ульгэн эхэ» - «Высокое небо – местообитания лошадей (ибо зэли – волосяная веревка для привязывания жеребят), мать Ульгэн (земля) – место нахождения женщины-матери», как бы просили у него прощения, объясняя, что конь – существо небесного происхождения и место его на небе. Недаром лошадь представляли крылатой. Образ крылатых коней (далитай морин) особенно часто встречается в сказках. В них рассказывается о том, как конь преодолевает огромные расстояния, исполняет сокровенные желания человека, защищает и спасает его. Вплоть до последнего времени бытовали рассказы о необычных лошадях, после смерти которых под шкурой обнаруживали подобие крыльев.
В представлениях якутов также подчеркивается небесное происхождение лошади. По их поверьям, божество – создатель коней – обитает на небе. Во время праздника ысыах при совершении возлияния кумысом из середины белого облака на небе выплывает молочно-белый жеребец и раздается звонкое ржание.
Лошади приписывали не только небесное происхождение, но и как следствие этого – сакральную магическую силу. Верили, что дом, у порога или над дверью которого прибита подкова, недоступен для злых духов. Чтобы обезопасить себя от змей, место стоянки окружали веревкой, сплетенной из конских волос. Лошадь – символ добра и света противопоставляется змее, олицетворяющей злые темные силы. По преданиям, змея боится лошади, потому что у нее из ноздрей пышет пламя, из-под копыт вылетает огонь; как воплощение добра лошадь устрашающе воздействует на злых духов; в гриве лошади якобы пряталась «душа» человека, преследуемая злыми духами; лошадь устремлялась в погоню за похитителями души человека. Естественно, что к лошади относились с большой любовью. Считалось недопустимым бить ее или ругать. Если по каким-то причинам было необходимо убить лошадь, то ей завязывали глаза. Особо священной считалась голова лошади (морини толгой-эрдэни). Ее варили целиком, так как запрещалось рассекать ее. Череп коня на земле не оставляли, а вешали высоко на жердь, на ограду, причем вместе с черепом оставляли нетронутым нос и губы лошади. Магическая сила приписывалась конской моче. Полагали, что место, где помочилась лошадь, как бы очищалось: все злые духи, обитавшие здесь, исчезали, и на этом месте можно было ставить юрту, строить жилище. Таким же образом «очищали» место для покойного.
Лошадь – животное, которое приносили в жертву высшим божествам на массовых молениях – тайлганах. Высоко на шесте подвешивали шкуру животного с головой и ногами. Кости жертвенного животного сжигались. Однако в древности добрым божествам приносили бескровные жертвы (шуhа гаргахгуй байгаа), о чем часто упоминают старые люди.
Подтверждением этого факта является отмеченный у якутов обычай посвящать лошадей: «Надевши белую доху, держа в руках белый деревянный шест, гнали куда-нибудь далеко 9 конных скотин с тем, чтобы и самим их уже не брать. Это называлось: угонять скот в жертву».
Наличие тотемных элементов в культе лошади у монголоязычных народов отмечала К.В. Вяткина. По ее мнению, этим народам было присуще осмысление лошади как предка на что указывают наименование обряда «тайлга» и лошади термином «тай», которым называют и родственников со стороны матери. Лошадь и овца – животные теплокровные – халуун хушуута, отсюда словом «халуун» называют людей одного рода, кровных родственников.
Многие элементы древнего культа животных обнаруживаются в шаманской традиции. Шаманские принадлежности изготавливались из шкур определенных животных, птиц и рыб. Шаманские бубны у агинских бурят имели подвески с изображением лебедя, а на шаманском зеркале (толи) встречалось изображение белоголового орла. В качестве амулетов шамана служили фигурки кабана, медведя и собаки. При совершении обрядов использовались шкурки зайца, белки, колонка, горностая.
Изложенная выше картина традиционного мировоззрения бурят представлена разностадиальными культами, которые возникали на основе идеи о материнском начале, определившем единство мира людей, животных и растений.
Согласно данному мировоззрению, люди и животные, существенно не отличаются друг от друга, это все люди: человек – это человек земли, лебедь – человек неба, медведь – горный человек.
Люди превращаются в животных и наоборот.
Наиболее архаичные представления о материнском начале в созидании, вероятно, относятся к земле. Из ее «чрева» - пещеры якобы вышли первые люди и животные, она дала жизнь деревьям и травам, поэтому так тесна связь между ними. С дерева начинается жизнь, «дыхание» огня. Ильмовое дерево, вяз или ива считались предками огня. «Название дерева ud – верба, тальник имеет идентичное огню наименование. Эти деревья почитались монголами как волшебные». Весточки этих деревьев использовались при совершении обряда «моление огню». У алтайских телеутов ветки тальника также укрепляли около трех глиняных очажков во время проведения свадебного ритуала. Гибель дерева означала кончину человека.
Судя по традиционным верованиям, роль матери-Солнца как творца жизни на Земле весьма значительна. Звери, птицы – это не только плоды созидания Солнца (Неба), но и символы его на Земле. От них «пошли» первые люди.
Солнце дарит «жизненное начало», и с этого момента якобы начинается зачатие, жизнь. Отзвуки данного представления сохранились в обычае оставлять при стрижке пучок «утробных» (эхэ сохи – «материнских») волос у ребенка. По обычаю отсчет времени человека на земле принято считать с момента его зачатия (эхэ сохи наhан).
Прародителями людей считались звери, птицы, чаще всего имеющие небесное происхождение. Вероятно, поэтому буряты называли волка хухэ нюдэн – «синие глаза». В этом названии, несомненно, содержится намек на связь с небесной синевой. У Бодончара, потомка Борте чинно (Волка), глаза были синие – совершенно редкий случай для монгола.
Каким был культ неба у протобурят, трудно сказать. Возможно, почитание синего неба – цвета неба – относится к периоду появления раннефеодальных государств голубых тюрков, синих монголов, считавших себя сыновьями Вечного синего неба. Ведь и в самом названии «тэнгэри» уже содержится идея божественности.
Столь же неясным представляется существование культа матери-Воды. По мнению Жан-Поля Ру, у тюрков-монголов вода почиталась как носительница зародышей, главная ее функция была оплодотворяющей. Что касается бурят, по данным легенд, в их происхождении вода выступает в роли посредника: эхириты, например, произошли от рыбы налим, некоторые роды – от тайменя. Встреча прародителей хоринцев происходит у воды, у озера, в котором купалась небесная дева-лебедь. С озером Байкал связывается локализация Буха найона – предка булагатов во время «созидательного акта». Кроме космических матерей – Земли и Солнца – на жизнь человека, как полагали, оказывали влияние огонь, животные, деревья, которые якобы могли даровать человеку детей, здоровье, долголетие, богатство, но сами они также считались порождением Земли и Солнца (Неба).
Таким образом, архаичное мировоззрение бурят характеризуется переплетением представлений о материнском начале (культ Солнца, Земли) с тотемическими культами.
shamanism.ru
Литература: Галданова Г.Р. Доламаистские верования бурят / «Наука», Сибирское отделение, Новосибирск, 1987. С. 44 - 58.
